«Успокоить – вряд ли, а заболтать – всегда пожалуйста», подумал ирландец, посмотрев на телеграфистку. Потом несколько часов прошли в спокойном молчании, и чтобы не слушать нывший желудок о НЗ, который был припрятан в рюкзаке у Шона, О’Рурк прислонился головой к стенке отсека и ударился в дрему, то проваливаясь в собственные воспоминания и кошмары, то выныривая из них и лениво обводя взглядом самолет. Так прошло ровно до того момента, пока не стемнело и различать скамейку напротив стало все труднее.

Потом по очереди пришли Джей и Марк, и ирландец, слушая капитана, неспешно поднялся, напялил куртку, потому что на Мальте говорили, что в пустынях по ночам холодает хуже, чем у них в Бостоне. Про Бостон, конечно, врали, потому что сами там никогда не бывали, но насчет пустынь О’Рурк решил довериться военным.

Потом ирландец, внимательно рассмотрев капитана (наверняка примечал, как он держится и как сильно на него повлияли ранения), перевел взгляд на Джей, потом посмотрел на Эллу, глубоко вздохнул и прислонился спиной к одному из ящиков, стоявших в глубине отсека. Шон скрестил руки на груди, взъерошил шевелюру и стал дожидаться решения командира, сохраняя странное, небывалое молчание. То ли в ирландце заговорил опыт испанской войны, то ли так на него действовал голод, но О’Рурк невозмутимо косился на пассажиров, мягко улыбаясь, словно знал страшный секрет о том, кто в этой лодке главный и кому было решать.

А моральный вопрос о захоронении погибших членов экипажа перед ирландцем и в помине не стоял – ему приходилось оставлять и более знакомых людей в более неприятных местах для погребения, занесенными не шестью футами земли, а крошками земли от очередных разрывов или пылью, что нес с собой ветер войны. Поэтому ирландец не досаждал капитану своим мнением, не предлагал лучшее видение решений, а просто ожидал, когда они смогут достать лодку и поплыть к берегу.

Грести-то, судя по всему, все равно мужчинам.

Отредактировано Шон О'Рурк (2012-08-31 22:02:18)

В самолете, рассчитанном на одиннадцать человек только экипажа, всего одна лодку, в которую не влезут четверо живых и трое несчастных. Да, ладно.
Летчики не умирают, а улетают, - а семьям их эту же сказочку рассказывать будем? Их это утешит, разумеется. Еще и про не было времени на похороны можно добавить, для большего эффекта.
А разделить галеты на четверых - это теперь называется готовкой? Спасибо, за урок домоводства.

Джей, казалось, что она задыхается. Просто захлебывается в водовороте царящего вокруг нее абсурда.
Сумасшествие, клиническая идиотия. Или просто паника. Других объяснений царившему вокруг безумию Джей придумать не могла.
Да, конечно, возможно, наивно было ждать, что британцы блеснут американской энергичностью или целеустремленности, но все же хоть капля логики у чопорных жителей туманного Альбиона должна быть. Или нет? Джей всерьез начала сомневаться в нормальности окружающий ее людей.
Или причина все же в панике? Безумное метание крыс на тонущем корабле? Когда, уже никто не верит в спасение, и судорожно хватается то за одну соломинку, то за другую, а в итоге все идут на дно.

На что они рассчитывают?
Незаметно причалить к берегу, а затем пешком по пустыне пытаться прорваться к своим? Тогда зачем, зачем эта пляска вокруг радио, чтобы фашисты перехватили сигнал и организовали встречу на берегу? И почему, почему они до сих пор не в лодке, чтобы быть заметнее с берега? Абсурд.
А может, наоборот, они рассчитывают на то, что неизвестный спасший их летчик передал их координаты в штаб, и британская армия уже мчится их спасать? Тогда почему, почему у них не будет времени хоронить раненных? Они что планируют вместо того, чтобы окопаться на берегу и ждать помощи, идти, бежать куда-то, чтобы группа спасения их точно не нашла? Сумасшествие.
Если бы Джей могла, она бы пригнула за борт и уплыла бы подальше от этих безумных британцев. Однако, приходилось терпеть.

- Извини, сковородки с собой нет, придется есть холодным, - вновь натянув на лицо улыбку во все тридцать два зуба, сообщила Джей, распаковав паек, и раздав каждому по несколько галет и кусочку шоколада. - Вода во фляжке. Всем приятного аппетита, - добавила американка и замолчала, сочтя на этом свою миссию "радушной хозяйки" выполненной.

- Без проблем.

Только и ответил капитану ирландец.

По его невозмутимому виду и мягкой улыбке можно было судить, что Шон всю жизнь только и занимался тем, что развязывал и привязывал лодки, надувал и сдувал их, и предстоящая работа все лишь легкая разминка к сафари по пустыне или забегам наперегонки с немцами. Что там еще было в вечерней программе?.. Ирландец, рассматривая Джей, тихо фыркнул на пожелание приятного аппетита, принял свою порцию галет и шоколада, благодарно кивнул.

- Взаимно. – Произнес О’Рурк с неподражаемой, чисто ирландской вежливостью.

А потом, покосившись на скудный ужин, полез в рюкзак и достал тот НЗ, о котором думал всю вторую половину дня – шесть небольших сэндвичей, которые должны были стать утешением или в пути, или уже в Африке, где по все тем же россказнями военных, пища всегда либо с мухами, либо с песком. Передав каждому по сэндвичу, Шон разломал оставшиеся два и раздал остатки, решив, что лучше подкрепиться ими сейчас.

- Угощайтесь. До завтрашнего утра они вряд ли протянут.

Потом уже, когда Шон сел на то же место, которое приютило его в последние десять (или больше?) часов, он, дожевывая галету, негромко обратился к Марку:

- Наверное, нам нужно будет еще собрать оружие и взять все, что полезно в долгосрочном плане. Сколько сможет выдержать лодка? Вряд ли на берегу можно будет найти дрова или замену им… - Вдруг раздался вопрос от мисс Бенсон, и Шон поднял на нее взгляд, мягко улыбнулся девушке и переглянулся с Марком, явно оставляя право отвечать на предложение помощи за командиром.

Дожевывая последний кусок шоколада (сладкое исключительно оставляем на потом), О’Рурк поднялся и потянулся. Желудок был хоть как-то набит и заткнут на неопределенное время, настроение становилось боевым, у ирландца был план – а они, эти люди с зеленого острова, всегда опасны, когда у них есть план, - и теперь можно было действовать.

- Веди, капитан. – Кивнул он Марку, показывая, что готов.

От вида шоколадки всю троицу разом скривило так, будто им крысиный яд съесть предлагали. Они что все разом не любят сладкое? Или они просто не умеют читать по-английски и не понимают, что написано на упаковке пайка? А может настолько самолюбивы, что мнят себя умнее всех научных институтов разом?
Джей склонялась к последнему варианту: чего-чего, а насколько она успела понять, чванливой гордыни у всех троих в избытке, жаль, только мозгов к гордыни в придачу выдать забыли, потому, видимо, и верят, что провалявшиеся на жаре сендвичи еще можно есть, потому и строят из себя тут двух индюков и одну индюшку, пытаются демонстративно игнорировать "птичку не из своей стаи", и, что самое отвратительное, топчатся на одном месте: сложно что ли без лишних расшаркиваний вещи собрать?
"В таких темпах мы врежимся в берег," - подумала Джей, наблюдая за возней всей троицы, - "однозначно, врежемся," - убедилась американка, глянув в пулевое отверстие в фюзеляже: берег, который она заметила еще лежа в турели (а это было еще до длинных речей и ненужных перерывов на обед, то есть бездну времени назад), сейчас был виден отчетливо даже не смотря на темноту. Это означало, что берег очень-очень близко, настолько близко, что любой случайный наблюдатель мог легко отследить любое их действие.
"Интересно, а группу приветствия для нас уже вызвали?" - без особо оптимизма задумалась Джей.
А проклятая троица все продолжала возиться со сборами: веревки им, видите ли, оружие - может сразу все вещи взять? Для себя Джей решила, что кроме личных вещей и воды она не возьмет ничего, и если этому индюшачьему сообществу что-то надо, пусть таскают все сами.

Спасжилеты были розданы, необходимые вещи, оружие, веревки и скудный запас еды загружены в  спущенную на воду "резинку".  Спутники спустились в нее, и Марк остался на борту "санди" один. В голове слегка шумело - то ли от выпитого спирта, то ли от усталости и какой-то противной слабости, появившейся вместе с усилившейся болью в руке. Летчик несколько мгновений постоял рядом с телами товарищей, мысленно прощаясь с ними. Самолет должен был уйти под воду вместе с погибшим экипажем.

Длить прощание не следовало - надо было думать о живых. Марк проделал все,что могло ускорить процесс затопления "санди", и спустился в лодку. Поднимался ветер, волнение усиливалось. "Резинку" неприятно болтало, гребцам приходилось подстраиваться под волну. Капитан несколько раз оглянулся на медленно отдалявшийся самолет. На душе скребли кошки, и это было одной из причин, почему он за все время отплытия от "санди" не проронил ни слова. Другой причиной оказалось ухудшение самочувствия. Марк пытался грести наравне со всеми, но вскоре окончательно выбился из сил. В раненном плече постоянно пульсировала боль, заставившая его отложить весло. Дин прикрыл глаза, пытаясь дать телу отдохнуть, в надежде, что от этого станет легче. Незаметно для себя он провалился в какое-то вязкое полудремотное состояние, в котором провел неизвестно сколько времени.

Очнулся Марк  совершенно неожиданно - словно кто-то подтолкнул его, заставив тем самым протереть глаза и оглядеться по сторонам. Несмотря на черноту южной ночи, слабо подсвеченной выглядывавшей из-за облаков луной, впереди явственно виднелась полоска берега. По мере приближения к нему стало понятно, что заниматься скалолазанием не придется. Высоких крутых обрывов не наблюдалось. Значит, подняться можно будет без особых проблем.

- Судя по рельефу береговой линии, мы сейчас где-то между Бенгази и Дерной, - проговорил он, отвечая на не заданный пока еще вопрос, наверняка волновавший всех его спутников.

- Волнение  прилично снесло нашу галошу от тех мест, где мы должны были оказаться. Причаливать будем здесь - поиски другого места швартовки нежелательны, поскольку могут выйти нам боком. Высаживаемся, разбираем груз, лодку спускаем и прячем. Дальше будем будем двигаться по карте и компасу, полагаясь на себя и на удачу.