Стоило поближе разглядеть «Сандерденд», чтобы уяснить – по сравнению с «лодкой» «Харрикейн» - просто везунчик. Дырки в фюзеляже не в счет, дырки в самом Люке…
«Не надо думать об этом, - запретил себе де Буасси. – если дотяну до своих, этим займутся врачи. Не дотяну – это уже не будет иметь значения».
В море раненному долго не продержаться, в пустыне не выжить, попасть в плен – та же смерть, бойцов «Свободной Франции» нацисты приравнивали не к военнопленным, а к партизанам и обычно расстреливали на месте. В качестве НЗ оставался «Энфилд», но француз все же надеялся, что до этого дело не дойдет.
«Пока я еще не умер, буду делать то, что должен»
А долг истребителя в данном случае прикрыть транспортник. Который, кажется, уже не летун.

«Сандерденд» продолжал снижаться. Мысленно желая англичанину протянуть подольше, Люк запомнил номер борта и показания приборов, может быть, получится выслать спасателей, хотя надежда на подобный исход дела невелика.
«Сначала парню нужно приводниться»
Де Буасси от всей души надеялся, что английскому пилоту удастся посадить разбитую машину и удержать ее на плаву. Пока же он просто следовал за транспортником, удрученный невозможностью хоть чем-то по мочь терпящим бедствие.

Отредактировано Люк де Буасси (2012-08-12 19:41:09)

Когда первая очередь прошила обшивку фюзеляжа, Шон понял, что они влипли.

Ирландец покривился и глубоко вздохнул, чувствуя себя не в лучшей из ситуации – то, от чего он стремительно убегал, все-таки догнало, схватило за грудки и окунуло в себя, не давая возможности вздохнуть. О’Рурк схватился за свой рюкзак и стал одевать его, поначалу путаясь в лямках. Он громко выкрикнул обоим дамам, чтобы они сохраняли спокойствие и, кое-что вспомнив, добавил:

- Крепче возьмитесь за сиденья и пригните голову к коленям.

Единственный раз его обстреливали в стареньком транспорте по пути из Мадрида в Валенсию. Тогда он с группой шотландцев должен был принять новых добровольцев в интербригады и собрать более-менее боеспособную англоязычную роту, капитаном которой должны были назначить кого-то из британских коммунистов. Как Шону рассказывали потом, за два транспортника взялась тройка парней из «Кондора», и звено этих пузатых, толстобоких русских истребителей отбивалось, как могло. Из всех пассажиров, вылетевших из Мадрида, в Валенсию добралась ровно половина, Шона тогда зацепило в левую руку, и один русский лейтенант, которого О’Рурк мельком встречал в барах и кафетериях, навсегда остался лежать где-то в испанских холмах. Поэтому сейчас Шон так тяжело смотрел на своих спутниц, готовясь в любой момент пресечь любую вспышку паники. Хотя, по первой оценке ирландца, обе дамочки были довольно смышлеными и особых истерик мужчина от них точно не ожидал.

Когда сразу после очереди сразу оглушительно бухнуло и самолет встряхнуло, Шон понял, что они влипли крупно.

- Вот же… твою! – Ирландец, не стесняясь, выругался, когда самолет стал набирать высоту, и его левым плечом припечатало к ящику, и Шон внимательно смотрел на ремни, которыми пристегивался груз: если, не приведи Господь, порвутся, тут же мокрого места от пассажиров не останется еще до того, как их изрешетят истребители. Но ремни держались, Шон, одевший рюкзак (казалось, что он готов был сойти прямо сейчас, но О’Рурк предусмотрительно понимал, что главное – это не расставаться со своими вещами, если нужно будет прыгать), вцепился в ручку чуть повыше иллюминатора и держался за край ящика, чувствуя, как он впивается под ребра острым углом. Вместе с этим ирландец покосился в сторону Льюис, вспомнив ее поездку в машине, и не смог сдержать короткого, веселого смешка, хотя ситуация куда более грустной.

Тогда же он увидел сквозь окно иллюминатора огонь на левом крыле.

Шон даже умудрился не выругаться и перевести спокойный взгляд на мисс Бенсон, сидевшую рядом с ним (сидевшую раньше, а теперь ее местоположение было трудно угадать), чтобы узнать, заметила ли она огонь и догадается ли не обращать на него внимание. Подумаешь, горим, лиха беда начала! В этот момент самолет положило на бок и он стал уходить в вираж, и ирландец, раскрыв рот, часто заморгал, пытаясь прогнать темные пятна из глаз. Держаться на месте помогали широко выставленные ноги, так что получалось, что он уже почти лежал на своем сиденье, а не ровно сидел, как прежде.

Когда самолет после нескольких заходов истребителей смог выровняться, а отсек стал пестреть от дырок в фюзеляже, ирландец осмотрел себя и спутников, с удивлением заметив, что из собственных повреждений у него были только синяк на боку и невесть где сбитые в кровь пальцы. В воздухе где-то еще слышалась трескотня пулеметов, рычанье моторов истребителей, и ирландец скорее догадался, чем понял то, что к ним пришла подмога. Неровно бредущая лодка стала снижаться, и Шон предупредил девушек:

- Идем на посадку, держитесь крепче, будет трясти.

Зеленые глаза О’Рурка оставались серьезными настолько, что впору было пугаться, потому что одно дело веселый ирландец, другое дело матерящийся ирландец, и третье дело, совершенно другое дело – побелевший, сцепивший зубы ирландец, напряженно вслушивающийся в звуки воздушного боя. Он постарался сесть более удобно и вжался в скамью, на которой сидел, и снова вцепился пальцами в ручку над головой. Сейчас бы зубы не отбить от того, как будем по волнам скакать…

Зубы не отбил точно.

А когда разбитый, изрешеченный самолет остановился и в проеме появился капитан, выглядевший довольно жутковато из-за окровавленного лица и помятого вида, ирландец, так и не сбросив свой мешок, первый смог ответить:

- Вроде… кхэ! Вроде да. Все. – Он прочистил горло, кашлянув, и удивился, насколько хриплым стал собственный голос. О’Рурк собрался осмотреть своих спутников, но краем глаза заметил пошатнувшегося капитана и только потом осознал, что у него кровь на куртке. – Эй, эй, капитан! – Шон с места рванул к нему, приподнимая и удерживая в стояче положении. – Ты мне тут не вздумай только… - О’Рурк не стал договаривать, что именно капитан не должен только думать. Ирландец, рассматривая Марка, кажется, представлял потери среди экипажа, так как продолжительное время не слышал ответных очередей из обеих турелей «Сандерленда»… - Воздух спокоен, или нам надо срочно выбираться? – Поинтересовался Шон, обнимая Марка подмышками и усаживая его на свободное место на скамье. Достав собственный платок, он стал вытирать кровь с лица, одновременно раскрывая ворот куртки и пытаясь определить, куда именно капитана задело.

- Давай, где у тебя бинты-то здесь… - поворчал Шон, пытаясь откопать во множественных карманах формы капитана хоть какие-то перевязочные средства.

А как хорошо все начиналось. И долгожданное отправление с Мальты, и улыбающийся ирландец, самозабвенно  несущий сущую околесицу про американскую общественность. Ей-богу,  присутствие женщин на борту к добру не приводит.  Вот вернется она домой (в целости и сохранности – как же еще, да) и больше из родной дождливой Англии ни ногой. До конца войны – уж точно. На самом деле все эти мысли пронеслись в голове телеграфистки Эллы Бенсон уже постфактум.  Иронизировать и сетовать на жизнь было слегка не ко времени.
   
Самолет рвануло вниз так, что Элла  еле удержалась на сиденье, больно ударившись копчиком и ссадив локоть.  Плохо слышимому из-за  обстрела (а сомневаться в происхождении звуков не приходилось, к сожалению) приказу ирландца повиновалась автоматически. Не зря главными уроками, преподанными ей войной и жизнью, были: «быстро реагировать и не паниковать».
Когда их средство передвижения начало стремительно набирать высоту, к горлу подступила неприятная удушающая тошнота, дыхание перехватило, непрекращающийся шум начал отдавать болезненным гулом в голове, а  перед глазами заплясали разноцветные круги. Вот тогда крепко зажмурившаяся Элла очень искренне поблагодарила ирландца за очевидное, но своевременное указание (некстати промелькнул образ ее тела, в неестественной, изломанной позе распростертого на полу).  Последующие ее мысли были короткими и все как одна нецензурными, но глаз девушка не открывала и за скамью держалась крепко.  Окружающую реальность немилосердно трясло, заваливало на бок, подбрасывало и уносило в крутые виражи.  Узнавать подробности и причины происходящего Элла не спешила. Ясно же – ничего хорошего, а  последующая информация в таком случае приведет только к панике.  Неведение казалось гарантией относительного душевного спокойствия и, как следствие, -  сохранения жизни.
   
Послышался еще один комментарий журналиста, проявляющего завидное самообладание, на этот раз – более обнадеживающий.  «Идем на посадку»,  - это куда лучше чем «погибли» или вообще ничего.  Мысль о возвращении на землю (главное, чтобы не в землю, ага)  несказанно обрадовала Эллу. Затем она запоздало осознала, что садиться они будут, скорее всего, на воду,  и оптимистичный настрой несколько потускнел. 
 
Приземлились, а точнее – приводнились, неприятным рывком, а затем летающая лодка замедлила ход и практически остановилась. В спасение верилось слабо, и растущее чувство тревоги заставило открыть глаза и оглядеться.   Груз на месте, спутники ее живы: американка проводит ревизию  личного снаряжения, ирландец, кажется, оценивает нанесенный ущерб.  Созерцание журналистки напомнило Элле о ее собственном рюкзаке, о котором она успела совсем забыть. И очень зря, потому что этот самый рюкзак успел не только вывалиться из под сидения, но и оказаться в другом конце  помещения отсека.
«Все живы», - мысль ее, только с вопросительной интонацией, озвучил (очень хрипло и нетвердо озвучил)  появившийся из кабины пилот. Выглядел он плохо, значительно хуже пассажиров. Одного взгляда на него было достаточно, чтоб понять, что необходима медицинская помощь. Быстро. Элла непроизвольно рванулась к раненому, затем – уже осознанно - к собственному рюкзаку.  Вытащила аптечку, в которой (благодаря Богу, собственному опыту и запасливости) обнаружился не только бинт, но еще и йод, и спешно вернулась к пострадавшему капитану.
- Куда ранен? Серьезно? – уточняя вопрос журналистки,  требовательно спросила она у уже начавшего осматривать пилота ирландца.

Отредактировано Элла Бенсон (2012-08-15 03:30:59)

«Сандерденд» с видимым трудом, но все же приводнился, и теперь волны покачивали разбитую «лодку» с обманчивой лаской. Де Буасси прикинул перспективы дрейфа: если самолет останется на плаву, и направление ветра не изменится, то через несколько часов англичан отнесет к берегу куда-то в район Дерны. Ко вражескому берегу, и хорошо будет, если до того момента их не заметят воздушные или береговые патрули. Если пилот «Сандерденда» сможет снова запустить уцелевший двигатель и использовать его в подмогу своей плавучести, к берегу они выберутся быстрее.
Француз бросил тревожный взгляд на приборную панель.
Ему не хотелось отставлять беззащитный транспортник на волю волн легкой добычей для врагов, но горючее «Харрикейна» убывало, и выбора у Люка не было. До своего аэродрома он уже не дотянет, но до расположения передовых английских частей все же хотелось бы добраться.

Прощально качнув крылом, истребитель пошел в горку, набирая высоту.
«Держитесь, парни, вы теперь одни»

Остальных нет - логично, черт возьми, сама бы и смогла догадаться, когда к ним в отсек только пилот и зашел. Джей сотню раз успела пожалеть о том, что задала этот проклятый вопрос "а где все?". Спросила - получила ответ - реагировать как-то надо. А как реагировать - американка понятие не имела. Фразами некролога - да, она толком и не знала этих людей. Традиционным "мне жаль" - а кому нужна эта жалость. Пафосными речами о смерти в бою - а кому они нужны. Соболезнования - вот только на борту нет родственников погибших, чтобы их выслушивать. В общем, отвратительная ситуация, когда вроде как и надо что-то сказать, а говорить абсолютно нечего.
За неимение слов Джей молчала.
К счастью, разговор довольно быстро ушел от тяжелой темы мертвых, теперь говорили о перспективах живых.
И все оказалась не так плохо. По-крайней мере вот прямо сейчас им не светили марафонские дистанции по плаванию или шанс стать кормом для рыб - уже хорошо. По самолету не стреляли и, если повезет, стрелять не начнут - тоже плюс. Их трое с царапинами и один раненый - вполне терпимо. При чем, раненый до сих пор не упал в обморок от потери крови (и это при отсутствии правильно наложенного жгута), значит, артерии целы и рана не столь опасна, - вполне себе повод для оптимизма.
В силу всех этих благоприятных факторов, Джей наконец-то смогла более ли менее успокоиться.
"Ладно, все не так ужасно, а дальше пока не думаю. Решаю проблемы по мере поступления. Что там у нас, ах, да, иголку же спрашивали, ну-ну, и толку от нее," - скептически хмыкнула Джей.
- А ты уверен, что иголка тебе поможет? - поинтересовалась у британца Льюис. - Вот правда, не представляю, как иглой осколки доставать.
Порывшись в карманах своего рюкзака Джей достала щипчики для бровей.
- Вот это лучше, - прокомментировала находку американка, - еще б обеззаразить бы чем-нибудь, - Джей посмотрела на упаковку йодных тампонов в руках у запасливой англичанки. Нет, не вариант. От йода ожоги бывают (особенно, когда речь о лице), а со свежим ожогом под местное палящее солнце - это хуже, чем осколки в коже. Нет, йод здесь точно не годиться. Нужен был другой вариант - например, спирт.
- Так, отставить банкет, - почти скомандовала Джей, отбирая у ирландца фляжку со спиртом. Щедро смочив спиртом чистый носовой платок, Льюис протерла им щипчики. - А теперь экзекуция, - объявила американка, подойдя к пилоту и, несколько грубовато схватив за подбородок, развернула ему голову так, чтоб на лицо падал свет. После чего американка принялась щипчиками ловко выковыривать осколки стекла из кожи, не забывая при этом промакивать каждую ранку пропитанным спиртом платком. - Ты это, не дергайся главное, и не бойся. Глаза не повыкалываю. У меня папочка-профессор в Бостоне несколько раз умудрялся поймать лицом летящий с верхней полки библиотеки толстенный справочник. Очки вдребезги, лицо в осколках. Ничего, все вытащила, даже шрамов не осталось. А еще стажер-фотограф как-то отличился, лицом в объектив шлепнулся. Уцелело почему-то лицо, видать, череп каменный. Но осколки застряли, доставать пришлось, - довольно монотонно болтала Джей не потому, что ей и, правда, хотелось все это рассказать, а просто потому, что у нее в голове прочно сидел книжный стереотип "чтобы раненному было не так больно, надо его разговором отвлечь". - Вот и готово, - вытащив последний осколок, сообщила Джей и замолчала.

Хорошо, когда есть женщины.

Подумал Шон, затягиваясь сигаретой и безропотно отдавая флягу со спиртом Джей. На удивление, не было никаких шуток о том, что «американки привыкли пить с утра, но не в такой же ситуации, мисс Льюис!» или «потерпела бы до берега, Джей, там уже можно будет и выпить, и закусить!». Чувство такта у ирландца появилась пусть и не сразу, но оказалось выработанным с годами и опытом, пришедшим с ними же. Так вот сидя на скамье, на которой только десять минут назад прыгал и разваливался, ирландец докуривал сигарету, стряхивая пепел прямо на пол отсека, и копался в собственном рюкзаке, проверяя, не выпало ли ничего во время безумных виражей транспортника. Нащупав коробку с пистолетом на дне, О’Рурк умиротворенно вздохнул и вытянулся, чуть потянувшись на скамье. Посмотрев на часы, он с удивлением обнаружил, что они не разбились и показывают обеденное время.

А что, будем жить.

Ирландец посмотрел на всех спутников поочередно, чему-то улыбнулся, запустил обе руки в свою шевелюру, забрасывая рыжие пряди назад. Ах, это приятное, расслабляющее ощущение жизни, которое приходит каждый раз, когда пули прекращают свистеть рядом, когда ты оказываешься в безопасности, и когда эгоистичный набат о том, что сегодня не твой день заглушает совестливый перезвон, посвященный павшим всем рядом с тобой.

- Там у капитана еще один пакет с бинтами должен быть, лучше перевязать лоб. – Заметил Шон, вынув сигарету изо рта. – Будете, Марк, как египетская мумия, пугать варанов и бедуинов.

Про немцев или итальянцев О’Рурк мудро умолчал, понимая, что риск встретить их в этих местах будет куда выше, чем наткнуться на упомянутых арабов или ящериц. Ирландец прислонился головой к стенке отсека, сощурился из-за солнечного луча, попавшего сквозь пулевое отверстие в обшивке прямо в глаз мужчине, и потом громко чихнул, едва не выронив сигарету.

- Правду сказал… - Хохотнул Шон, потушив окурок об пол.

Сказать, что Элла была ошарашена,  означало бы сильно приуменьшить истину.   Сказать, что ее разозлило и вывело из равновесия поведение как с цепи сорвавшейся американки – ближе к истине, но все равно не совсем верно.
  Телеграфистка очень старалась совладать с собой. Так что за тем, как журналистка, предварительно грубо и необоснованно отчитав ее (как последнюю дуру, право слово)  зачем-то заново почти полностью повторяет перевязку, сделанную Эллой, только  промывая (повторно, да) рану водой с парой капель спирта, Элла Бенсон наблюдала молча, ногтями побледневших рук сильно впиваясь в ладони.  В том, что перевязку она сделала правильно, Элла не сомневалась,  но сделать в данной ситуации ничего не могла. Бросаться под руки и закатывать истерики – как-то совсем не в ее стиле. Так что Элла принялась мысленно подсчитывать убытки (к счастью, немногочисленные), нанесенные внезапной (и бессмысленной) самодеятельностью американки. Зря истраченные бинты и питьевая вода, да пара дырок в форме пострадавшего пилота (зачем было дырявить форму, если командир их и так позаботился о том, чтобы снять куртку и открыть раненный участок, сделав его доступным для обработки, Элла так и не поняла) - не великий ущерб, на самом-то деле. «Пока никто не начал испытывать страшную жажду, во всяком случае», - мысленно поправила себя раздраженная девушка. Действительно жаль было потраченного  на все эти странные действия времени, собственного достоинства,  и пилота, которому пришлось вновь терпеть не  слишком приятную экзекуцию.
  - И как вы с ней работаете? – обернувшись, негромко поинтересовалась Элла у ирландца. Определенно надо было отвлечься. Иначе не миновать скандала.
Мисс Бенсон тоскливым взглядом проводила пилота, спешно ретирующегося в кабину. Ей тоже очень захотелось оказаться где-нибудь… не здесь.  Подальше от странной американки, решившей блеснуть медицинскими навыками. Объяснять этой буйной, что последние ее действия не имели никакого смысла, не хотелось. Накатило ощущение странной усталости.
«Видимо, нервное» - решила Элла, отступила на пару шагов, села и только тогда разжала руки. На ладонях  отпечатались глубокие следы ногтей.
  Вся сложившаяся ситуация  вдруг показалась Элле удивительно абсурдной, и девушка  негромко сдавленно усмехнулась. «Тоже нервное» - незамедлительно одернула она себя, вспомнила о погибшем экипаже, и кривоватая усмешка сошла сама собой.
Элла откинулась назад, прикрыла глаза и, из-за полуопущенных век наблюдая за происходящим вокруг, постаралась расслабиться.

На англичанку в данный момент смотреть было забавно: сжатые до белых ногтей кулачки, блестящие от смеси обиды, злости и удивления глаза, нервные смешки и демонстративная попытка ничего не говорить, - детская попытка изобразить позу "оскорбленная невинность".

Глядя на это немое воплощение обиды Джей вдруг вспомнила школу, младшие классы: в тот год случился Великий Крах, и многие герои Уолл-стрит остались с воздухом в кармане и вынуждены были изменить свои привычки. И вот в один прекрасный день в их хорошей (но все таки не тянущей на звание элитной) школе объявилась новенькая Китти - дочурка одного из таких лишившихся всего деятеля, которая до этого училась в баснословно дорогом заведение для "принцесс", а вот теперь вынужденна была оказаться среди большинства. На первом же уроке безжалостный преподаватель математики вызвал Китти к доске, решать задачку про сдачу, которая осталась с 16 центов у Джона Смита после покупки того, как он купил две Coca-Cola. Гордо задрав подбородок (она ведь дочка биржевого гения, здесь оказавшаяся чисто случайно), Китти прошествовала к доске и, брезгливо обернув мелок в платок, крупно вывела: "16-(5+5)=7"
- У Джона Смита осталось семь центов, - спесивым тоном сообщила Китти, смотря на класс как королева и явно ожидая аплодисментов. Однако, вместо оваций раздался громкий голос с задней парты:
- У тебя ошибка.
Китти все побледнела, стиснула кулачки, - в общем, приняла позу "я оскорблена до кончиков волос". Класс захихикал.
- Ты врешь, - нервно взвизгнула Китти, осознав, что от ее картинной обиды нахалу с последней парты не стало стыдно, - Я... да Я... да я в элитной школе училась и знаю математику лучше всех вас здесь, - все же нашла что заявить разобиженная в пух и прах девчонка.
- Все равно у тебя ошибка! - сидящий на последней парте Мэтт абсолютно не спасовал перед "железным аргументом" про элитную школу.
- Мэтт прав, в решении ошибка, - спокойно подтвердил преподаватель, и тогда Китти, забыв обо всей своей манерности и изящности, некрасиво разревелась, это был ее персональный "черный понедельник"

Разобиженная до нервного смеха и впившихся в ладони побелевших ногтей англичанка в данный момент очень сильно напоминала Джей ту самую Китти в тот день с одной лишь незначительной разницей: поведение Китти было хоть чем-то отправлено, ведь в конце концов она была всего лишь десятилетней избалованной девочкой, привыкшей что родители исполняют любой ее каприз, и в первый раз столкнувшись с суровой реальностью в лице слишком внимательных одноклассников.
В отличие от Китти англичанка в позе "меня унизили" смотрелась инфантильно и откровенно комично. Как будто эта с виду взрослая девица первый раз в жизни услышала резкое слово, как будто ее только сегодня утром извлекли из под хрустального купола, где всегда святит солнце и бегают розовые пони, которые какают радугами.
Видимо, мисс Бенсон мнила себя гениальным медиком. Вероятно, в детстве ее мамочка или папочка, порезав руку книжной станицей, проси свою дочь намазать ранку йодом и этом обязательно умилялись: "Эллочка, лапушка, да ты великий врачеватель". Или может англичанка умудрилась побывать на каких-нибудь однодневных курсах, где активистка Красного Креста объясняла всем желающим домохозяйкам, как правильно держать бинт, или что-то в этом духе, вряд ли нечто более существенное, иначе бы ее давно мобилизовали как санитарку, которые были нужнее, чем радистки. И теперь мисс Бенсон гордилась этими курсами, как Китти своей элитной школой, и просто не могла поверить в то, что она допустила ошибку.
А ведь будь она поумнее или чуть грамотнее, она бы точно догадалась снять с летчика рубашку или хотя бы надрезать рукав, и не устраивала бы это дурацкое шоу "я сейчас все забинтую чуть-чуть рубашечку оттянув" - цирк сродни тому, как если бы хирурги проводили операцию полностью закрыв тело пациента простыней, которую бы чуть-чуть приподнимали.

Так или иначе признавать свою безграмотность англичанка не стала (слишком гордая), но и отстаивать свое мнение не смогла, выбрав инфантильно-демонстративную обиду. Что ж ее право, пусть ведет себя так, будто после того, как они все чудом остались живы, пара резких слов для нее ровняются вселенской катастрофе. Пусть верит в то, что хуже Джей нет человека на свете, а всех этих  коллег-конкурентов, не всегда проявляющих вежливость, редактору, который не верит не в кого и требует каждой статьей заново доказывать свое право на место в штате, военных, которые от усталости бывают слишком резких, войнов "оси", которые не то, что нахамить, а и убить могут, и многих других людей, существование которых явно было за рамками инфантильного мышления мисс Бенсон.
Ее бы было даже жаль, если бы ее поведение не выглядело столь смешным.
Джей едва сдерживала улыбку, отчаянно пытаясь не рассмеяться в лицо англичанке.

Что до "соседа по газетной полосе", то его слова Джей пропустила мимо ушей. Слишком уж скучными и предсказуемыми были эти слова. После нескольких недель постоянных насмешек, утренней поездочки с чемоданами, плоских шуток про парашют, американка и так прекрасно знала и то, как к ней относиться О'Рурк, и то, что он не упустит ни единой возможности высказать ей свое "фи". Что ж пусть сотрясает воздух, Джей его слова волновали не более, чем жужание назойливой мухи.

Отвернувшись от англичанки, потому как сил сдерживать улыбку больше не было, Джей не спеша убрала в рюкзак фляжку с водой, щипчики и кружку и лишь тогда вновь обратила внимание на остальных. А затем накинув на плечо кофр, вышла в соседний отсек самолета, - должен был хоть кто-нибудь в конце концов попытаться оценить ущерб, нанесенный им теми искрами пламени, что мелькали за бортом/ Быть может от этих искр давным давно вспыхнул груз в дальнем отсеки, а они сидят тут, как идиоты и любуются детскими обидами англичанки. Или может быть пилот ошибся в своем страшном вердикте, и остальные еще есть, лежат и ждут пока их найдут, а они здесь сидят.
Не спеша обойдя все отсеки "уже не летающей лодки", Джей, к счастью, пожара не обнаружила.
"И тут нам повезло," - подвела итог осмотра Джей, направляясь к хвостовой турели.

В хвостовой турели обнаружился бортмеханик. Мертвый, ему не повезло.
- Покойся с миром, - пробормотала Джей, с трудом втащив тело внутрь самолета. Американка не была уверена, что поступает рационально, возможно трогать труп и не стоило, однако, мысль о том, что мертвый вместо того, чтобы лежать с миром все еще остается на боевом посту казалась Джей дикой - веяло от этой мысли какой-то нездоровой, излишне ретивой пропагандой.
После того, как место в турели освободилось, Джей, не удержавшись от соблазна, высунулась наружу и с удовольствием вдохнула чистый морской воздух и ощутила на лице легкий бриз. Это были ни с чем не сравнимые ощущения, особенно после духоты отсека самолета, превратившегося в слегка дырявую раскаленную солнцем плавучую консервную банку.
Пейзаж перед глазами был почти идеалистический - море, небо и солнце. И никаких темных точек в поле видимости, а значит, есть шанс, что за ними не гонится ни вражеский самолет, ни корабль. И вновь везет.
И все же расслабляться пока не стоило, надо было закончить осмотр, Джей направилась в переднюю турель.

В передней турели глазам американки предстала все то же печальная картина - второй член экипажа, на этот раз радист, и снова без единого признака жизни. Ему тоже не повезло, хотя, в отличие от бортмеханика на его долю не пришлось попаданий из 20мм, но ему хватило и тех граммов свинца, что были выпущены из вражеских пулеметов.
Повинуясь все тому же несколько иррациональному порыву, Джей втащила и этот труп внутрь самолета, вновь пробормотав:
- Покойся с миром.

Отказываться от второго шанса вдохнуть морского воздуха, Джей вновь высунулась из турели.
Представший перед глазами пейзаж был почти похож на то, что она видела пару минут назад, с той лишь разницей, что где-то у самого горизонта уже маячили низкие холмы. Берег, к которому, устало стуча мотором, кое-как плыл самолет.
Сколько им еще плыть до берега? Час? Два? Может и больше. Уже не столь важно. Берег виден, и значит, они доплывут.
Когда цель видна - стремиться к ней гораздо проще.
Берег пусть очень слабо и смутно, но все же виднелся впереди, а значит, они доплывут.
Похоже, всю их сегодняшнюю порцию неудачу целиком забрали себе ребята из команды, трупы которых Джей буквально только что втаскивала в самолет.
"Спасибо вам, ребята, теперь я, возможно, смогу перейти это море и найти отца," - мысленно обратилась к трупам Джей, - "и спасибо тебе, чопорный ребенок Британских островов, после твоих детских обид я чувствую, что я вновь осознала что я далеко не самая слабая духом, а значит, смогу покорить эту пустыню. Папа, папочка, только будь жив," - утраченный под градом пыль и при приводнении оптимизм вновь возвращался к американке.

Отредактировано Джей Льюис (2012-08-25 00:20:02)

Искусство прозябания всегда приходит с опытом.

Шон бездумно рассматривал стенку отсека напротив себя. На ум, конечно, пришло осознание, сколько вот времени проводится в ожидании чего-то, в стремлении к чему-то; невольно к ирландцу опять стали приходить воспоминания, тени минувших лет, старые демоны проникали в разум сквозь дырки в обшивке самолета, лодку немного качало, и сигарета давно была потушена об пол. Адреналин уплывал из крови, принося взамен легкую усталость и плохие предчувствия, поэтому Шон удивился, когда в своем вопросе англичанка буквально озвучила его собственные мысли.

- Конечно, есть, мисс, шансы есть всегда. Даже в самой жуткой передряге. Поверьте уж нам, ирландцам. – Шон весело фыркнул и ухмыльнулся, не удержавшись от легкого подкола на национальной почве. Поглядев вслед за Эллой на море, О’Рурк пожал плечами. – Беспокойными чаще оказываются люди, чем природа… И иногда беспокойство охватывает целые страны, как сейчас. Но кризисы тоже проходят, пожары тушатся, шторма стихают, надо только дотерпеть до затишья. – Шон одобряюще улыбнулся, внимательно посмотрел на мисс Бенсон, показывая, что понимают ее тревогу, а потом легко кивнул, одной улыбкой будто говоря: «Не беспокойтесь, все будет так, как надо, на этом устроен мир» ©.

Посмотрев сквозь знакомое пулеметное отверстие в обшивке отсека на солнце, ирландец стянул свою куртку и просунул в лямки рюкзака, посчитав, что так будет надежнее. Под курткой на нем была рубашка военного покроя, но без знаков отличия. Где он ее достал, Шон сам не помнил – то ли выиграл в карты в Гибралтаре, то ли обменял на что-то на Мальте, но размер был его, и нравилась она куда больше, чем привезенные из Америки.

Ох уж эти неизгладимые привычки…

- Вы не волнуйтесь особенно. – Произнес ирландец, посмотрев в сторону мисс Бенсон. – Если командир сказал, что надежда есть, значит, надежда действительно есть. А думать заранее о плохом – это непрактично и бесполезно, как покупать пиво без виски. Вы же так не делаете, правильно? – Шон улыбнулся так честно и открыто, что можно было поверить, будто мужчина действительно думал о подобных заказах англичанки в пабах.